Весь Мир Hi-Fi

Улыбка Капитана четверть века спустя

Иногда мне кажется, что улыбка Капитана (так его звали друзья и коллеги) адресована не нам, сегодняшним — то ли веку грядущему, то ли вовсе вечности.

25 лет назад не стало Сергея Курехина.

Для Курехина времени не существовало. Он был натуральный гений, последний в XX веке и едва ли не единственный в последней его трети. Блестящий пианист, он начал в почти архаичном уже тогда роке, стал играть в передовом по тем временам «Аквариуме», записал с ним несколько лучших альбомов, в начале перестройки профигурировал в качестве одного из героев «Красной Волны» и из рока ушёл.

Он почти не задержался в джазе как таковом, быстро перескочил через него к более интересным ему формам — и прежде всего к «Поп-Механике». «Поп-Механикой» был прежде всего сам Курёхин, он носил её в себе. Она была воплощённым мифом, состоявшим из невероятного количества живых легенд — от того же Гребенщикова, Летова, Цоя, Чекасина до Кола Бельды, Эдуарда Хиля и Ванессы Редгрейв. Курёхин дирижировал ими, а заворожённые его неукротимой волей к конструированию и деконструкции одновременно, участники «Механик» беспрекословно (часто ничего в происходящем не понимая) выполняли то, чего он хотел.

Курехин много работал в кино, но он сам был — кино. И потому, жалея как бы прикладную музыку, разбросанную по километрам плёнки, преображал её, монтируя в новые произведения («Воробьиная Оратория», «Опера Богатых», «Просто Опера»). Но кто не помнит невероятную коду «Господина оформителя», «Донну Анну» с безумной гитарой Александра Ляпина и оперным вокалом Ольги Кондиной, ставшую визитной карточкой Капитана в мире кинематографа?

Драматургия поведения Курехина была непредсказуемой, непонятной, неявной, но для него удивительно гармоничной. От него ждали весёлых мифов и смешных провокаций, он охотно шёл на это, как в эпохальном «Ленине-грибе», а потом вдруг превращал смешное и абсурдное в глобальное. Его неожиданный альянс с Дугиным и Лимоновым многие приняли в штыки, а он упивался неизведанными горизонтами.

…Две его изданные посмертно работы, записанные с американским саксофонистом Кешеваном Маслаком, удивительно спокойны, чисты и прозрачны. На одном из этих альбомов, посвящённой памяти Джона Кейджа, он играет на рояле, роняя в тишину ноты, как капли какого-то эликсира, на другом почти без тени иронии поёт романтичное танго «Счастье моё»: то ли это примирение с миром, то ли усталость от бесконечной игры?