Современный и вневременной Владимир Горовиц. Обзор четырёх альбомов.

Звукозапись, охватывающая период музыкальной истории длиною более века – от начала 20-го столетия до наших дней – дает возможность проследить эволюцию пианистического (как и вообще исполнительского) искусства. В исполнительстве активная творческая воля артиста-интерпретатора, боготворимого публикой корифея эстрады, воспринимающего музыку как свою, отчего она, кажется, создается прямо во время исполнения (подобно тому, как это происходит в джазе), постепенно вытеснялась более объективным взглядом на ее прочтение. В его рамках пианисты не столько интерпретировали, сколько передавали и транслировали заключенный в нотной записи замысел автора, обозначая непреодолимую дистанцию между собой и композитором. Такая тенденция начала проявляться приблизительно с 1940-50-х годов, оформилась в 1960-70-е и ныне – уже в цифровую эпоху – приобрела законченные очертания.

Уникальность такого явления, как Владимир Горовиц, обусловлена, как присущим этому пианисту феноменальным интерпретаторским даром, так и тем, что он пронес почти через весь 20-й век традицию артиста-творца, поэта и романтика, заложенную еще в 19-м столетии Ф. Листом и А. Рубинштейном и продолженную такими пианистами, как И. Гофман, И. Падеревский и С. Рахманинов (их игра многократно фиксировалась звукозаписью). Последним из могикан был Владимир Горовиц. Можно сказать, что эта исполнительская эстетика умерла, став частью истории, вместе с кончиной Горовица 5 ноября 1989 года.

В обширнейшей дискографии пианиста особое место занимают записи, сделанные им незадолго до ухода из жизни, в период 1985-87 годов. Эти пластинки – своего рода артистическое завещание, которым артист подвел черту своей продолжавшейся почти 70 лет карьере.

Финальная серия записей, выпушенных под лейблом Deutsche Grammophon, насчитывает шесть релизов, четыре из которых фигурируют в данном обзоре. Хотя за его пределами остались такие интереснейшие альбомы, как Horowitz at Home и особенно – кульминация серии – Horowitz in Moscow (c записью эпохального выступления пианиста 20 апреля 1987 год в Москве, в Большом зале столичной консерватории), рецензируемые издания дают ясное представление об искусстве Владимира Горовица.

Прошедший обучение в Киеве, среди прочих, у знаменитого педагога Ф. Блуменфельда, Горовиц принадлежит к русской фортепианной школе. Дебютировал пианист в 1921 году в Харькове. До того, как в 1925 году обосноваться в Западной Европе, он много играл российских городах, в том числе, в обеих столицах: Петрограде и Москве. В 1928-м состоялся дебют артиста на американском континенте, с этого времени он жил и работал в США.

На протяжении творческого пути Горовица этапы интенсивной концертной деятельности сменялись периодами – порой длительными, более 10 лет – почти полного молчания, как на эстраде, так и в студии. «Художник, который вынужден постоянно стоять лицом к лицу с публикой, становится опустошенным, даже не сознавая этого. Он постоянно отдает, ничего не получая взамен. Годы отказа от публичной деятельности помогли мне найти себя и свои собственные, настоящие идеалы», – писал Горовиц.

При всей сопровождавшей артиста колоссальной славе, его интерпретации получали не только восторженные, но и критические оценки. Пианиста называли «фокусником» и «крысоловом», говорили даже о его безразличии к музыке. Американский композитор В. Томсон высказывался еще жестче: «Тот, кто раньше никогда не слушал исполнявшихся им произведений, легко мог бы заключить, что Бах был музыкантом типа Леопольда Стоковского, Брамс – своего рода легкомысленным, работающим в ночном клубе Гершвином, а Шопен – цыганским скрипачом». Но, в сущности, самым строгим критиком был для себя сам Горовиц, который умел ощущать «опустошение» и потребность восполнять отданное.

Те, кто знаком с записями пианиста разных периодов, услышат в звучании последних пластинок редкое художественное качество, заключающееся в соединении свежего романтического чувства, изящества, благородства и полной технической свободы (а ведь артисту тогда было за 80!) – с глубиной мысли и интерпретаторским чутьем, которым обладают только великие мастера.

Последний свой концерт Горовиц сыграл в Гамбурге 21 июня 1987 года (1). Город для выступления был выбран, по-видимому, не случайно. Именно там, за 62 года до того, в 1925-м, состоялось триумфальное появление артиста перед публикой, когда он принял предложение заменить в Первом концерте Чайковского заболевшего солиста всего за полчаса до выступления. В это же время и тоже в Гамбурге Горовиц записал несколько роликов для механического фортепиано с пьесами Шопена, Шуберта и Листа.

На пластинке Horowitz in Hamburg (1) записаны сочинения разных стилей, эпох и масштабов. В программу включены две сонаты Моцарта (ре мажор K 485 и си-бемоль мажор K 333), «Детские сцены» (Kinderszenen) Р. Шумана – этот цикл зафиксирован также на диске Horowitz the Poet (4) – а также пьесы Шопена, Шуберта и Листа; завершается альбом «салонным» виртуозным Etincelles. Morceau caracteristique М. Мошковского. Овации передают концертную атмосферу и восторженную реакцию публики, заполнившей в тот день гамбургский Musikhalle.

Диск Horowitz the Poet включает в себя интерпретации сочинений Шуберта и Шумана: Kinderszenen и сонату си-бемоль мажор D 960. Записи выполнены в нью-йоркской RCA Studios (Шуберт, февраль и март 1986 года) и во время концерта в Вене, в зале Musikverein в мае 1987-го. Опубликование записи сонаты Шуберта уже после смерти пианиста было одобрено его вдовой – Вандой Горовиц-Тосканини (дочерью великого дирижера). Меломанам будет интересно сравнить это исполнение с записью сонаты, сделанной с концерта в Карнеги-холле в феврале 1953 года.

Особенная непринужденная и домашняя атмосфера ощущается в музыке, включенной в альбом Horowitz (3); этот материал был использован в телефильме Vladimir Horowitz – The Last Romantic. Каждое из произведений – соната до мажор K 330 Моцарта, переложение для рояля органного хорала Баха Nun komm der Heiden’ Heiland, в котором Горовиц достигает почти органной звучности, ля минорная мазурка и первое скерцо Шопена, ля-бемоль мажорный экспромт Шуберта, третье «Утешение» Листа и до-диез минорный этюд Скрябина, истинная жемчужина пианистического искусства.

Немного особняком стоит в подборке пластинка со стопроцентно студийными записями, сделанными в Нью-Йорке в 1985-м (2) – единственная такого рода в подборке и в серии. Здесь можно услышать восхитительные «Крейслериану» Шумана (пианист очень любил и часто исполнял это произведение) и две сонаты Скарлатти, а также небольшие пьесы Шопена, Шуберта и Скрябина. Завершается диск виртуозной транскрипцией «Военного марша» Шуберта-Таузига, в котором можно услышать отблеск молодого Горовица, доводившего публику своей игрой до исступления, настоящего экстаза.

Сильнейшие впечатления, которые можно получить, слушая эти пластинки, в значительной степени обусловлены превосходным, попросту эталонным звучанием 180-граммового винила. Наш выдающийся звукорежиссер И. П. Вепринцев говорил о том, насколько сложной задачей является запись рояля, и что эта работа не прощает ошибок. Вспоминаются и такие его слова: «Если бы звукорежиссер напортачил при записи, например, Горовица, то это была бы последняя его работа с этим артистом».

В данном случае качество звучания важно еще и потому, что на пластинках запечатлено звучание уникального личного рояля Горовица – гамбургского «Стейнвея», десятилетия тому назад подаренного артисту фирмой Steinway. Известно, что пианист предпочитал выступать с концертами и делать записи на своем рояле, который следовал за ним повсюду; этот инструмент звучал, например, в Москве в апреле 1987-го (пластинка Horowitz in Moscow). В этой связи достойны упоминания звукорежиссеры, которые готовили фонограммы для дисков: Уильям Кинг (нью-йоркские студийные записи 1985 года), Фрэнк Липп (последний концерт пианиста в Гамбурге) и Пол Гудман (остальные два диска).

Рецензируемые пластинки ценны не только тем, что на них записана первоклассная музыка в мастерском, даже гениальном исполнении. Последние записи Горовица – ценнейшие свидетельства ушедшей навсегда старой исполнительской эстетики. Сегодня не рисуют, как Рембрандт, не играют на рояле, как Горовиц…