Сергей Воронов: «Драматично — это мы любим!»

Если спросить условного «простого россиянина», кто в нашей стране главный блюзмен, услышишь, может быть, имя Николая Арутюнова. Завсегдатаи московских клубов и фестивалей, вероятно, назовут Левана Ломидзе или Михаила Мишуриса, или кого-нибудь еще. Но большинству в голову все же сразу придет Сергей Воронов. Удивительный, вообще говоря, «кейс»: человек играет блюз, поет на английском, при этом — медийная фигура, звезда. В 90-е его песни «Diamond Rain» и «Miracle» крутили по радио — следующим с англоязычным репертуаром в эфир пробился только Антон Беляев, но это уже другая история.

Звезда Сергея Воронова взошла в конце 80-х. Тогда он, поиграв с Николаем Арутюновым, Стасом Наминым и Гариком Сукачевым («Бригада С», позже — «Неприкасаемые»), начал сольную карьеру. С тех пор Воронов — самый харизматичный русский блюзмен, объездивший весь мир, познакомившийся и подружившийся со многими великими музыкантами. И конечно, все знают, что когда-то ему подарил винтажную гитару сам Кит Ричардс.

Мы встречаемся во дворике за Библиотекой имени Ленина — там как раз клуб «Ритм-Блюз-Кафе». Группа The Crossroadz только что закончила саунд-чек. Мы берем бутылочку минералки и выходим на перекур.

— Какая у вас сейчас гитара?

— Это Telecaster, но CBS’овский, модель 1974 года, у меня он с 1990. Хороший «телек», хотя у него нет типичного «насморка», зато он пробивает любую площадку — от клуба до стадиона. По группе «Бригада С» знаю!

— А где знаменитая гитара Кита Ричардса?

— Сейчас редко играю на том «страте», а в свое время юзал, конечно, в хвост и в гриву. Это же мой первый настоящий инструмент: до того играл на поддельном стратокастере Musima. А тот «страт» мне Кит Ричардс подарил в 1988 году в Америке, но об этом много написано, не хочется повторяться.

— И все же. Вдруг кто забыл?

— Началось все с того, что в 1986 году я в составе группы Стаса Намина поехал в Америку, и один из концертов был перед зданием ООН. Событие организовал Питер Гэбриэл. Мы там с ним познакомились, и он пригласил нас на благотворительный концерт в Японии в помощь пострадавшим от урагана «Айрин». А этот фестиваль Питер делал вместе с музыкантом по прозвищу Литтл Стивен…

— Певец, гитарист, актер и участник группы Брюса Спрингстина.

— Да. Так вот они наприглашали всех звезд в Японию — Лу Рида, модного тогда нововолновщика Хауарда Джонса, японских звезд и так далее. Ну и Литтл Стивен со своей группой выступил, понятно. А с ним тогда играл барабанщик Стив Джордан, вот он-то меня и познакомил с Китом Ричардсом. В 1988 году в Нью-Йорке. Он там сольный альбом писал.

— Talk is Cheap?

— Да. Это был июнь или июль, не помню, тридцать лет прошло. Тридцать лет… С ума сойти! Да, так вот они уже записали для «Talk is Cheap» все инструментальные треки, оставался голос и всякие эффекты типа хлопков в ладоши — в этом я и принял участие. Ричардс подарил мне гитару— совершенно прекрасный «страт», который я очень любил и люблю до сих пор. Изумительный инструмент. Я его берегу. Он и так многое со мной пережил (смеется).

— Так началась ваша знаменитая коллекция гитар?

— Да. Уже в 91 или 92 году, не помню точно, я купил желтый «телек». Но он современный, для меня современный, сделан в 1982 году.

Peter Yarow, Nazareth, 1995

— А недавно какой инструмент появился интересный?

— Недавно купил себе «телек» Aerodyne. Это полностью черные японские «телекастеры», с черным корпусом, с головкой черной… Они «страты» такие же делали и бас-гитары, закончили производство году в 2006 или 2007. Он прикольный! Из липы, не так мощно звучит, но все же. Наверху стоит звукосниматель P90, внизу обычный телекастеровский.

Это недорогая модель, но относительно коллекционная — люди просто любят их, считают, что такая гитара должна быть в коллекции. Меня внешний вид прельстил: он весь черный, и я весь черный, ну, отчасти, сейчас уже с сединой, но все равно это мое любимое сочетание цветов, черное с серебром (показывает запястье — толстый серебряный браслет сложного плетения и несколько более тонких).

Вместе с Scorpions, 1997 г.

— А какая самая странная гитара?

— 1964 года Silvertone. Это гитара из навоза, грубо говоря. К ней еще кофр с усилителем и динамиками. В розетку включается, в 110 вольт правда. Продавались они в универмагах сети Sears, рядом с трусами, носками, всем вообще. Но Silvertone не фирма, это бренд, а изготовляли гитары Kay и Danelectro, но своих лейблов не ставили. Так что кто именно сделал эту — непонятно. Датчик там lipstick. Строй не держит, потому что колки тоже из низкокачественного материала, чтобы не сказать грубо… Но она идеальна для слайда: просто строишь в открытый строй, у меня «Соль» в основном, open G, и звучит отлично.

Есть еще Jazzmaster 1966 года — хороший инструмент! В то время CBS уже купила Fender, но заготовки от Лео Фендера оставались еще на год вперед. Она своеобразная. Это панковская гитара, альтернативщики ее любят, звук характерный. От телекастера что-то есть, особенно когда перегружаешь, на нековом датчике появляется богатый, драматический звук. А они это любят!

— Сакраментальный вопрос: как в студии писать гитару?

— Вопрос очень сложный. Миллион нюансов. Вообще я не из тех людей, которые вам скажут: я все про это знаю, сейчас объясню. Я ничего не знаю! Поэтому мне до сих пор все интересно играть, сочинять и записывать. Я никогда не углублялся в теорию музыки. Не знаю нот, например. Я слышу музыку и сочиняю ее. Я музыкант непрофессиональный, я любитель, в прямом смысле — я просто весь этот блюз очень люблю.

Если говорить про мои предпочтения, то на записи гитара должна приходить в конечный пункт — на пленку или в компьютер, не суть — именно такой, какой ты хочешь ее слышать. Давай запишем дерьмовый звук, потом плагинами нарулим — это не вариант! Раньше примочки, сейчас плагины — никогда мне это не нравилось. Надо экспериментировать с микрофонами, один спереди ставить, другой сзади, двигать, или два спереди ставить и так далее.

—Работа в иностранных студиях вас, наверное, чему-то научила?

— Конечно. Я, например, писал сольник «Irony» с Крисом Кимси, продюсером, который начинал с Rolling Stones, а вообще послужной список у него на четыре страницы — его читать и удивляться. Так вот Крис писал меня через какой-то старый Marshall 70-х. Я играю, он сидит в контрол-руме… И вдруг прибегает, садится на корточки — а он парень грузный — припадает ухом к динамику: «Играй!» Я убрал звук, играю потише, у него же ухо в динамике. Он: «Ты с ума сошел? Давай полную мощность!» Ну, я вдарил, он послушал, подвинул микрофон Shure 57 буквально на пять сантиметров и ушел обратно в контрол-рум. Такие вот нюансы.

— А в чем нюанс микрофонов Shure 57?

— Ну, у Криса вообще обширный парк старых микрофонов: американские, немецкие, никаких китайских! Есть разные модели Telefunken и так далее. Конечно, хочется петь в Neuman, но именно Shure 57 хорош. Вот если посмотреть старые записи — многие вокалисты поют в него, певцы его обожали, звукорежиссеры ненавидели. Дело в том, что этот 57-й передает честнее голос, чем 58-й. 58-й просто оптимизирован для всех, он не заводится, там сглаживаются звуки взрывные «б» и «п». Но вот для инструментов именно Shure 57 идеален, потому что честный.

—Вы как любитель роллингов, вероятно, не могли не выудить из Криса Кимси какую-нибудь интересную историю про Rolling Stones?

— Кое-что рассказывал, да (смеется). Например, как чуть не угробил «Wild Horses». Сидит под утро, слушает запись, на которую ушла целая ночь, и вдруг — пленку «буратинит», что называется, голос захлебывается. Оказалось, зажевало. Он хватается за голову: все пропало! Потом с другим инженером стали эту пленку утюгом разглаживать, спасли запись. Но он до сих пор вспоминает: «Господи, я чуть не угробил великий хит!»

Он мне подарил уникальную запись — репетиции к альбому «Some Girls» в Париже. Джаггер сидит за барабанами (!), Ридчардс наигрывает рифф — и так час (смеется).

—Ну, роллинги всегда отличались шаровым подходом, судя по всему.

— Нет, это не шара, это творчество чистой воды. И мне именно так нравится. Напевать идею до состояния песни. Я как-то сидел на кухне в трусах, с акустической гитарой, передо мной магнитофон-двухкассетник и микрофон китайский за три рубля. Я сидел и бормотал что-то, вдруг фраза какая-то на языке крутиться начала «ля-ля-ля, diamond rain». Не знаю, что это значит, фонетически красиво. Никакой супермысли не было, потом только песня стала обрастать смыслами.

—Вы играли на последнем альбоме Гарика Сукачева «Внезапный будильник». Как Игорь Иванович творит?

— Гарик недавно сочинил две песни, говорит: «Серега, сделал за две минуты. Спросонья тексты написал!»

Вообще у всех по-разному, никого не осуждаю. Есть люди, которые приходят в студию с текстами и нотами. Ну, если им так удобно — прекрасно. Просто это не мой метод.

Сейчас вообще-то история с записью сильно упростилась: можно дома все сделать, можно на студию принести уже заготовки. Важно другое — надо, чтобы сидящий за пультом человек сам был музыкантом. Ну, не прямо профессиональным музыкантом, но очень музыкальным человеком с широким кругозором и наслушанностью. Он должен творчески подходить, не как технарь. Технари тоже нужны, я сам всех этих хитростей студийных не знаю… Чтобы он не просто ручки крутил, а тебя направлял, как Крис Кимси. Кстати, в Москве есть такие творцы — Володя Овчинников, Дмитрий Куликов и другие. Наш концертный звукоинженер Игорь Ягупов — двадцать лет уже с нами. Но вообще их очень мало. Эти люди все понимают. Им говоришь что-то на своем птичьем языке, а они делают как надо! Я работал с технарями, которые вот стой-пой, а я пишу. С такими ничего не получается. То есть все зависит от человека, который пишет.

С.Воронов с новым проектом Lunar Brothers (фото Стивен МакКракен)

— Как сложился проект «Бомж-трио»?

— Нормально сложился (смеется). Вот в Израиль едем, 4 концерта сыграем. Случайный бэнд — шутка, которая стала реальностью. Все искренне, без особых усилий. Если через усилие — это не моя позиция. Куча людей думают, как сконструировать идеальный хит. Я их не осуждаю, это их видение жизни. Но для меня музыка и тексты должны появляться естественно, тогда песня станет любимой. Честным надо быть.

— Поэтому The Crossroadz не частит с альбомами?

— Я просто очень долго пишу тексты. Музыки у меня на пять альбомов вперед уже. Просто рок-музыку я начал воспринимать сразу именно как музыку. Я в детстве жил в Берлине, не знал еще английского, не понимал, о чем они поют, да и не интересовался, честно говоря. Важно чтоб то, что выходит из динамика, было цельным и кайфовым, а не просто умный текст плюс аккорды.

Crossroadz и Barry 'The Fish' Melton, 2006

— The Crossroadz нашли свое, прославились, играя в России блюз на английском?

— Да, мы просто хотели играть блюз по-своему. Мы не снимали. Мы не выслушивали, например, «Hoochie Coochie Man» в версии Маккинли Морганфилд. Делали по-своему.

— Это же джаз какой-то получается?!

— В смысле?

— Ну, как у джазменов: есть тема, гармония, а конкретную партию каждый музыкант сам сочиняет.

— Конечно, но это не обязательно джаз. Роллинги тоже не снимали нота в ноту Вилли Диксона, да и вообще весь тот ритм-энд-блюз, который они на ранних альбомах играли. И стали тем, кем стали. Это — творческий подход! Он мне нравится. Кто-то, слыша мою игру, кривит нос: «Все неправильно! Это вообще не блюз!» Да на здоровье! Нравится вам копировать — копируйте. А я считаю, что надо делать то, что любишь, делать по-своему и не идти за толпой. Вот на этой мажорной ноте мне бы хотелось закончить нашу беседу (смеется).

---

Подготовлено по материалам журнала "Stereo & Video", июнь 2017. www.stereo.ru